Дмитрий Чёрный
Андрей Гвоздин

В московском клубе «Билингва» состоялась презентация книги писателя и журналиста Дмитрия Чёрного «Поэма столицы». Почти 800 полноформатных страниц убористого текста, принадлежащих перу человека, которого можно встретить на митингах с флагом, с гитарой на рок-концерте и в галстуке на «круглых столах». На презентацию явились практически все яркие представители оппозиционного андеграунда. Выступления писателей перемежались с песнями Виса Виталиса, зачинателя проекта «SixtyNine» и группы «Анклав».

О книге «Поэма столицы» и беседуем с её автором — Дмитрием Чёрным.

Андрей Гвоздин: Когда появилась идея создания книги и как долго шла работа над ней?

Дмитрий Чёрный: Замысел созрел очень давно. Первый раз я подумал о книге лет в семнадцать. Я тогда не поступил в институт. Размышляя о действительности 90-х годов, сейчас трудно представить, что я хотел стать географом. Тогда, не поступив в МГУ, я стал работать курьером и, соответственно, много ходил по Москве. Она передо мной представала в своём обличье – уже не советском, но еще и не российском. Я понимал, что мое будущее нарисуется на этих крышах, на этих домах. Фактически работа над книгой шла шестнадцать лет.

Андрей Гвоздин: В книге переплетаются множество различных сюжетов, в том числе видна и определенная субкультура патриотической оппозиции.

Дмитрий Чёрный: Случайными короткими определениями трудно охарактеризовать сюжет. Его лучше раскрывать без пределов. Мы берем, к примеру, эпизод знакомства двух людей и описываем его без каких-либо купюр, как он был в реальной протяженности времени. Это попытка реально зафиксировать время. Временное отражение в судьбах героев.

Хотя в начале никакого мотива не было. Существовали персонажи Тон, то есть он — мужчина и Тан, то есть она — женщина. У них есть противоречие на поле политики: Тан – либералка, а Тон скорее коммунистичен, он советский патриот в прямом смысле этого слова. Сталинист, как потом выясняется. Герои, находясь в этом мире символов, потихонечку проходят собственную судьбу. Это роман и о любви, где герои не находят себя друг в друге и расстаются. Она убегает в православие, он убегает в радикальную политику. Но тем не менее потом они встретятся, и он подарит ей роман.

Андрей Гвоздин: Можно ли сказать, что действие романа разворачивается в восприятии именно энергетики Москвы?

Дмитрий Чёрный: Конечно, главная тема этого романа, безусловно, – Москва. Это может быть амбициозно звучит. Ведь со времен Булгакова не было ничего подобного. Я, если можно так сказать, замахнулся на лавры самого Гиляровского. Кстати, я как раз читал Гиляровского в том месте, где проходят немосковские эпизоды романа – Ладееве. Там проходит граница России и Белоруссии, абсолютно славянское место. И героиня – прибалтийской закваски — именно там предстает во всей своей природности, если так можно выразиться. В этом особая символическая красота: она купается в белорусских озёрах и как будто хочет сказать герою: вот я, чистая, как есть, не касаюсь политики.

Но герой ищет чего-то в Москве, его утягивает столица. Он как бы извиняется перед столицей за то, что покинул ее на время. Возникают новые символы. И все это увязывается в узком, тесном, нежном узле взаимоотношений героя и героини.

Это герои 90-х годов, разбросанные дети раздерганного времени. Они одного происхождения: их родители одного круга, работают в НИИ, но молодые люди вдруг оказываются по разные стороны баррикад. Совершенно случайно. Но именно столица их сближает. Они – москвичи, которые гуляют по этим столичным крышам и улицам.

Вся книга, особенно ее вторая часть, посвящены поиску личного в коллективном. В моих героях есть понимание идентичности своей эпохи, месту, где ты живешь, кристальности, честности, искренности. Этой честности не было в 90-е, она появилась в 2000-е. Но через очень большие испытания. В романе описана эта эпоха в лицах — от Зюганова до Егора Летова. Это индивидуальная история коллективистского морализма.

Андрей Гвоздин: Если проследить характеры героев и те ситуации, в которых они оказываются, их эволюционирование, то как можно было бы описать сюжет книги в десяти отдельных разрозненных существительных?

Дмитрий Чёрный: Ключевая вещь для этого романа – глагольность. Она связана как раз с направлением радикального реализма, в котором написана эта книга. Дом, крыша, окно, дверь… Всё, что связано с городом как с некоторой структурой незыблемости, которая людьми — главными героями – приводится в действие.

Кстати, самый красивый кинематографический момент романа, который мы на презентации представили в виде песни, — это любовное свидание на крыше, в историческое месте Москвы, откуда видны купола Храма Христа Спасителя и незыблемый, смотрящий в другую сторону памятник Энгельсу. Всё это живёт именно благодаря отношениям этих персонажей. Есть гроза, тучи, – это всё единое пространство, это всё Москва. Ведь Москва – это не клубы, не замкнутые пространства, это не гламур. Жизнь происходит на крышах, в подвалах. Многие не замечали, что в 90-е жизнь действительно проходила на крышах: такое символическое освобождение той эпохи. Ещё раз повторюсь, что Москва – главный герой романа. Если снять все политические смыслы, то можно увидеть энциклопедию жизни 1990-х и 2000-х годов.

Андрей Гвоздин: Мне кажется, что книга посвящена политике, но во многом опирается на личные взаимоотношения. Девяностые серьёзно отличаются от так называемых «нулевых». Если в девяностых культура оппозиции строилась исключительно на ностальгировании по недавно ушедшему советскому строю, то 2000-е — это попытка пересмотра каких-то теорий. Молодые оппозиционеры в 2000-х воспринимали политику не так как в 90-х. Например, стали обращать внимание на характерологическую структуру личности в книгах западных авторов. Отражено ли это в романе?

Дмитрий Чёрный: Безусловно. Грань 1990-х и 2000-х выражена в переходе от индивидуального к коллективному. В 90-е годы люди читали тексты, которые были удаленными от людей, воспитанных в советское время. Советские люди знали марксизм, но не читали Гегеля, потому что он не был доступен широко. 90-е годы в людском отражении стали революционными из-за свободы доступа множества информации и из-за свободы политического позиционирования. В 90-е формировалась вся политическая система, которая есть и сейчас. Молодые персонажи этой системы в романе есть. К примеру, история Союза Коммунистической Молодежи нигде так не изложена подробно, как в моем романе, в силу того, что я вступил в него через год после его создания.

Роман — это история людских взаимоотношений, реальность проходит не вдали от обычного человека. В 2000-х годах люди становятся все выше и выше политически, а общество до них не дорастает. Это то, о чём говорил Сергей Шаргунов у меня на презентации: есть некий тупик, когда отношения развиваются не в сторону политики, а в сторону человеческого. Они утягивают людей, которые стоят на трибуне, назад, в эту людскую кашу, но кашу животворящую позитивную. В этом человеческая суть романа. Поэтому книга и называется «Поэма столицы» – это поэма жителей столицы, москвичей.

Андрей Гвоздин: Имеет ли книга векторность: ведь любой художник проживает то, о чём пишет. Приведен ли в книге какой-то выход? Не постигнет ли сегодняшних молодых оппозиционеров судьба таких же ребят из Франции 68-го года, ныне состарившихся в неизменности буржуазного порядка? Ждут ли нас какие-то изменения?

Дмитрий Чёрный: Вторая часть романа посвящена планомерному, педантичному изменению общественного сознания в срезе малочисленных слоёв оппозиции. Я описываю людей, которые сумели понять, что Советский Союз был сильнее сейчас ожидаемой некоторыми постсоветской странной империи, – «Пятой империи», как ее называют. Мы понимаем, что нам здесь жить и здесь воспроизводиться. У героев эротические эпизоды не имеют исхода, то есть эротика не продолжается семейственностью. Но лидеры молодёжных организаций как раз стремятся в будущее, и в этом и есть выход, в этом некоторая открытость. Мои персонажи реальны, я знаю, как формировались их семьи. Например, у оппозиционера Сергея Удальцова – двое детей, то есть он как бы выполнил нацпроект.

Роман — метафорическое дитя, но оно живое. Это живой человечек, который пытается издавать свои звуки, вставать перед вами в позы. Это Москва, которая пытается разговаривать с вами и с вашими судьбами. В романе очень много реальных имен. Даже депутатов Госдумы, которые на меня радикально прореагировали, узнав про то, что их упомянули. Их угрозы меня не пугают – они стали героями, пусть скажут мне спасибо.

Андрей Гвоздин: На презентации в клубе «Билингва» выступали рок-группы, другие читали рэп. Люди, которые раньше не поддерживали гламур, теперь получают удовольствие от презентаций в хороших клубах. Что несёт в себе это смешение? Потенциал конструктивного развития оппозиции или вырождения?

Дмитрий Чёрный: Как ни парадоксально это прозвучит, – это как раз попытка развратить гламур. Ведь он инфантилен. Я бы поцеловал в щечку Оксану Робски, которая пытается писать про жизнь, крайне далекую от реальности. Вот центр Москвы. Стоит грузовик с ОМОНом, милиционеры взирают на граждан из-за решетки, в 20 метрах от них, на своем излюбленном месте, у Министерства Обороны, лежат бомжи. Оксана, приди сюда! Посмотри на реальную жизнь! Однако, она не придет, она боится. Гламур фактически не существует, он живет только в замкнутых камерных пространствах. А моя реальность и моя столица существуют. В этом смысле презентация книги в достаточно либеральном клубе «Билингва» была вызовом гламуру. В клубе, где выступают либеральные барды, на моей презентации группа «Анклав» исполнила песню «Я же русский». То есть и в таком клубе появилась живая реальность.

Можно опубликовать любой текст, но кто его будет читать? Читать про гламурных персонажей – скучно. Их можно представить и без книг: пустые разговоры, непонятные интересы. А вот попробуйте описать взаимоотношения обычных москвичей.

В книге нет никакого пессимизма. Кстати, главный вызов состоит в том, что это толстая и большая книжка. Сейчас торжествует клиповое сознание, по выражению покойного Кайдановского. Людям трудно удержать внимание. Но в то же время настаёт эпоха «войны и мира» нашей эпохи, в нашем сознании. Борьба против серости, против молчания. Я хотел показать жизнь, увиденную чистыми глазами.

   К НАЧАЛУ РАЗДЕЛА        ВЕРСИЯ ДЛЯ ПЕЧАТИ