Зинаида Дерягина

Программа о русском языке «Слово»

— Действительно ли Древняя Русь была неграмотной, тёмной и невежественной до того, как Пётр 1 «прорубил окно в Европу»?

Известно, что книжная культура на Руси начинает распространяться с десятого века. Это было связано с принятием христианства при князе Владимире Крестителе, который, как сообщает летопись под 996 годом, «бе бо любя словеса книжная», то есть был он человеком, любившем книжное слово. А в «Повести временных лет» рассказывается о том, как он, князь Владимир Святославич, начал собирать детей нарочитой чади (то есть детей киевской знати) и отдавать их в учение книжное. Таким образом, мы можем сказать, что именно князь Владимир был основателем регулярного школьного обучения на Руси. И, я думаю, наши современные учителя должны об этом помнить!..

Сын князя Владимира, Ярослав Владимирович (а он вошёл в русскую историю под именем Ярослава Мудрого), был известен и за пределами Руси как человек, который «книгам прилежа, и почитая е часто в нощи и в дне». В переводе на современный русский язык это звучит так: «он книги любил, читая их часто и ночью, и днём». То есть он был человеком, получившим, видимо, хорошее образование для того времени. И особого расцвета при нём достигло книжное дело. Об этом есть такое свидетельство: замечательный проповедник и писатель одиннадцатого века – Иларион, в будущем киевский митрополит так обращается в своём «Слове о Законе и Болагодати» к киевлянам:

Не к несведущим пишем,

Но к преизлиха насытившимся сладостью книжной.

Это означало, что Иларион произносил своё «Слово», обращаясь к людям начитанным и образованным. Отметим, что это было сказано Иларионом в середине одиннадцатого века, в городе Киеве – буквально через 50 лет после принятия христианства. То есть книжность на Руси стала очень быстро распространяться. Известно также, что ещё будучи князем Новгородским, Ярослав Мудрый (по примеру своего отца князя Владимира) также собрал «от старост и поповых детей 300 учити книгам». И в летописи под 1030 годом есть ещё такая запись: «и бысть множество училищ книжных, и бысть от сих множество любомудрых философов».

Чуть позднее, при князе Владимире Мономахе (1053-1125) – это уже был внук Ярослава Мудрого — образование стало ещё более прочным. Известно также, что сестра Владимира Мономаха создала школу для обучения девушек. Вообще говоря, вопрос об уровне книжной культуры и грамотности в Древней Руси, конечно, ещё нуждается в детальном изучении. Но и теперь с уверенностью можно сказать, что в древнем Киеве, в Новгороде и в некоторых других русских городах грамотность была достаточно высокой. Умение читать и писать не было привилегией только «учёных мужей», то есть монахов. Грамотными были в то время русские князья, грамотными были и представители великокняжеской дружины, а она в основном, как это мы знаем из былин, состояла из людей сильных, могучих, которые в наших былинах называются всегда богатырями. И поскольку достоверность наших былин доказана, то именно в них мы часто находим сообщения о том, как же в детстве богатыри русские посещали «училища книжные». Оказывается, их отдавали учиться в семилетнем возрасте.

Вот как сказано, например, о Василии Буслаеве:

Осталася матера-вдова,

Супротив Василья Буслаева…

теперь несколько слов мы скажем – о Вольге, о другом богатыре русском. И о нём также говорится, что и его отдала в учёбу «матушка родимая – Марфа Всеславьевна». И об Алёше Поповиче сказано, что он «в грамоте поучёной человек». Был грамоте обучен и Добрыня Никитич. И примечательно то, что везде говорится, что именно матери «присаживают» своих чад и пером писать, и читать, и петь по-церковному. То есть в Древней Руси матери следили за обучением своих детей. Это была их обязанность.

И как тут не перенестись из Древней Руси в двадцатый век и не вспомнить об алтайских старообрядцах – Лыковых, которых обнаружили геологи в 60-х годах прошлого, двадцатого века, в совершенно глухом месте. Удивительно то, что в этой семье, которая жила абсолютно изолированно от внешнего мира и не имела никакого общения с людьми (за редким исключением), в этой семье были книги. И эти книги читались каждый день, потому что православный человек день свой начинает с молитвы и заканчивает его — молитвой. Оказывается, детей в этой семье Лыковых (а их было четверо: два сына и две дочери) начальной грамоте обучала именно мать. То есть и здесь мы видим эту старинную русскую традицию: родная мать обучает детей грамоте: и письму, и чтению, и пению. То есть, на наш взгляд, эти люди — совершенные отшельники, необразованные, но, оказывается, они знали грамоту. И они имели представление (в пределах тех церковных книг, которые были у них) и о сотворении мира, и о календаре, и о географии, и об астрономии. Из этой семьи Лыковых сейчас осталась одна Агафья. И когда её спросили о созвездии Большая Медведица (знает ли она это созвездие?), она нарисовала его и сказала — это Лось. И действительно, по-древнерусски это созвездие так и называется. То есть эти люди, как нам кажется, тёмные и необразованные, но именно книжная культура дала им необходимые знания о мире…. И Агафья, оказывается, сейчас переписывается со своими знакомыми, конечно, она пишет церковнославянскими буквами, потому что она училась читать и писать по книгам, написанным по-церковнославянски…

Также очень интересные сведения приводил в своё время В.И.Даль – об уральских старообрядцах-казаках, когда он жил в Оренбурге (это 30-е годы девятнадцатого века). И он отмечал, что они тоже были грамотными, особенно грамотными были женщины-казачки. Именно они и обучали детей, на них лежала эта обязанность – дать детям первоначальное образование…

* * *

И здесь мы должны ещё отметить то, что на Руси литературным языком был язык славянский, понятный любому человеку. Именно потому грамотность постепенно приобрела у нас всенародный характер. И если мы будем сравнивать в этом плане Русь с другими западно-европейскими странами, то мы должны сказать о том, что там литературным языком была латынь, непонятная и чуждая простому народу. На Руси обеспечивалась грамотность школой, где обучали счёту, давали основные исторические, географические и другие полезные сведения, но всё же главное внимание направлялось на овладение древнерусским литературным языком. И такая установка вытекала прямо из новой христианской веры, настойчиво прославлявшей грамотность: «всякое писание полезно есть ко учению», «внемли чтению», «обучай себе», «измлада умели писания, могущая тя умудрити».

Открытия наших археологов и историков 2-ой половины двадцатого века позволяют нам говорить о том, что именно элементарная грамотность была явлением обычным среди простых русских людей. И не только в домонгольскую эпоху, но и позднее. И здесь, прежде всего, речь идёт о берестяных грамотах. Они были открыты в Новгороде Великом во время археологических раскопок, начиная с конца 40-х годов двадцатого века. Позднее берестяные грамоты были обнаружены и в ряде других древнерусских городов, в том числе и в Москве.

Интересно то, что в описании книг Троице-Сергиева монастыря (его мы сейчас называем Троице-Сергиевой лаврой), которое было сделано в семнадцатом веке, упоминаются и «свёртки на деревце чудотворца Сергия». Иосиф Волоцкий, который жил в конце пятнадцатого – начале шестнадцатого столетия, рассказывая о скромности монастыря Сергия Радонежского, писал так: «Толику же нищету и нестяжание имеяху, яко в обители блаженнаго Сергия и самые книги не на хартиях писаху, но на берестех». То есть этот монастырь был так беден, что книги в нём писали не на пергамене, а на бересте.

Берестяные грамоты прямо свидетельствуют о том, что в Новгороде Великом читать и писать умели все слои населения – ремесленники, купцы, бояре, крестьяне. Главным видом этих грамот было частное письмо. Бояре переписывались между собой, они также писали своим управляющим, ключникам, а те – отвечали своим господам. Ремесленники переписывались со своими заказчиками, крестьяне — со своими господами. Муж писал жене, а жена отвечала мужу, родители писали детям, а дети — родителям. Ростовщики переписывали своих должников. И эта переписка была явлением повседневного быта, то есть грамотность не была исключительно редким явлением. Написанное слово в то время не было диковинкой, оно было привычным средством общения между людьми, возможностью беседовать на расстоянии и возможностью закреплять в записях то, что может не удержаться в памяти. Переписка для новгородцев не была занятием в какой-то узкой сфере деятельности, она была явлением обыденным, то есть чтение и письмо для новгородцев было таким же естественным делом, как еда, сон, косьба, изготовление глиняных изделий, работа топором, печение хлеба и т.п. Хотя, надо сказать, видимо, степень грамотности была разной: рядом с грамотными людьми жили и неграмотные.

По своему содержанию берестяные грамоты очень разнообразны – это и бытовые письма, и деловые записи для памяти. Как пишет Валентин Лаврентьевич Янин в своей книге «Я послал тебе берёсту…», «берестяные грамоты были привычным элементом новгородского средневекового быта…» (с.26). Новгородцы называли их грамотами, грамотками или просто – «берёсто» («…послал я тебе бересту, написав…»). Эти грамоты они писали постоянно, а, прочитав, рвали их и выбрасывали, как мы сейчас рвём и выбрасываем ненужные нам бумаги. То есть, прочитав берестяную грамоту, за ненадобностью, просто бросали её на землю, в грязь. Так они и сохранились в земле, донесли до нас эту простую речь жителей Новгорода. Попутно заметим, как же берёсту делали пригодной для письма. Это тоже очень интересно. Оказывается, её варили в воде, чтобы она была эластичной, потом её расслаивали, убирая наиболее грубые слои. А писали на внутренней стороне берестяного листа, то есть на той поверхности коры, которая потом, при сворачивании в свиток, оказывалась снаружи. Писали на берёсте не чернилами, иначе бы не сохранились эти тексты во влажном грунте. Буквы процарапывались, вернее, их выдавливали на поверхности берёсты заострённым инструментом, так называемым «писалом», которое изготовляли либо из металла (встречаются писала из бронзы), либо их изготовляли из кости или же — из дерева. Писало более всего было похоже на стержень или на большой гвоздь, верх которого был сделан с утолщением, чтобы можно было удобнее держать писало в руке. Его вставляли в кожаный чехол и привешивали к поясу. Так что, оно было самой обычной принадлежностью, может быть, даже и каждого новгородца, наравне с такими бытовыми предметами, как гребень или нож, которые тоже носили при себе постоянно. Причём, писало носили и взрослые, и дети, и мужчины, и женщины.

Новгородские берестяные грамоты были опубликованы, и мы приведём некоторые их тексты. Вот одна из грамот (№ 17): «Поклон от Михайлы к осподину своему Тимофию. Земля готова, надобе семяна. Пришли, осподине, целовек спроста, а мы не смиём имать ржи без твоего слова».

Как видим, здесь речь идёт о том, что земля вспахана, и приказчик просит своего господина боярина Тимофея прислать кого-нибудь из слуг с распоряжением взять семена для сева. То есть любое дело без благословения старшего не выполнялось, всё было очень строго регламентировано…

Ещё грамота (№ 53): «Поклон от Потра к Марье. Покосил есмь пожню, и Озерици у мене сено отъяли. Спиши список с купной грамоте да пришли семо, куды грамота поведе. Дать ми розумно».

А здесь, в этом коротком тексте грамоты, — целая история о том, как Пётр, видимо, купил землю около села Озеры или Озерици, уехал туда косить, но местные жители, скорее всего, не знали об этой купле-продаже земли. Они посчитали его самозванцем и отняли у него скошенное сено. И вот Пётр просит свою жену Марью срочно сделать ему копию с купчей грамоты на эту землю. Судя по всему, эти простые горожане были грамотными, если муж вот так просто обращается к своей жене: «спиши список с купной грамоте да пришли…»

Все грамоты пронумерованы археологами. Вот грамота под № 49 — с очень печальным известием: «Поклон от Настасьи к господину, к моей братьи. У мене Бориса в животе нет. Как се, господо, мною попецалуете и моими детми». Жительница Новгорода, некая Настасья, сообщает, что у неё умер муж Борис, и она просит посочувствовать ей и детям её…

Здесь, может быть, не совсем понятно слово «попецалуете». Дело в том, что в этих грамотах отражена диалектная речь, а для новгородских говоров характерно так называемое цоканье. То есть попецалуете — попечальтесь! Именно об этом и просит Настасья, написавшая грамоту…

Интересно то, что среди берестяных грамот встречаются даже и детские упражнения в письме. Так, например, среди берестяных грамот обнаружены азбуки. Особенно примечательна грамота под № 199. На ней начертаны буквы в порядке алфавита, а также приводятся слоги. Эта грамота, как считают учёные-археологи, принадлежит мальчику по имени Онфим, и датируется она 2-й четвертью тринадцатого века, то есть этим записям 7 столетий! И это не обычный лист берёсты. Он имеет форму овала. Оказывается, это донышко туеска. Видимо, для письменных упражнений детям давали вышедшие из употребления берестяные изделия. Туесок – это берестяной сосуд для жидких веществ (воды, кваса). И когда он отслужил свой срок, донышко его и было отдано мальчику Онфиму. Это донышко (при изготовлении туеска) было укреплено двумя перекрещивающимися полосками. Именно эти полоски и заполнены записями мальчика. На первой полосе он старательно написал всю азбуку, а затем он стал писать слоги: ба, ва, га и так до ща. Потом идут слоги с другой буквой: бе, ве, ге и снова – до ще. Но места на первой полоске не хватило, и мальчик перешёл на вторую полоску, где упражнение в письме было продолжено: би, ви, ги, ди. И так было доведено только до си. Упражнения этим заканчиваются, потому что дальше места не хватило на этом берестяном овале. А на обратной его стороне мальчик нарисовал страшного зверя: с торчащими ушами, с высунутым языком, похожим на еловую ветку или на оперение стрелы, и с хвостом, закрученным в спираль. И сделал такую подпись: «Я звере» — «Я – зверь». А вверху этого рисунка он ещё написал: «Поклон от Онфима к Даниле». Это, видимо, тоже письменное упражнение. Но именно по этой записи учёные и узнали имя мальчика. Ему принадлежат ещё несколько берестяных грамот, на которых он оставил несколько рисунков, упражнения в цифровом письме, то есть попытки записи чисел. Известно, что на Руси числа обозначались тоже буквами, и тоже было непросто научиться записывать цифры. И, конечно же, мальчик Онфим и в других берестяных грамотах записывает буквы в порядке их следования, то есть азбуку, а также пишет и слоговые склады. Надо заметить, что наши далёкие предки учились читать и писать именно по слогам. Как считают специалисты, эта древнеруская методика обучения чтению была достаточно эффективной. Хотя, как пишет В. Л. Янин, «ребёнку было необычайно трудно осознать, что азъ означает звук А, буки – звук Б. И только заучивая слоговые сочетания (буки+аз = ба; веди+аз= ва), ребёнок приходил к умению читать и понимать написанное». Это и было так называемое чтение «по складам». О нём, хотя и косвенно, мы узнаём, например, из Жития преподобного Сергия Радонежского: «Отроча растяше…, дондеже до седьмаго лета возрастом, в егда родители его въдъша его грамоте учити». В переводе на современный русский язык это звучит так: «Отрок подрастал, пока не достиг семилетнего возраста, когда его родители отдали его учиться грамоте». Но из Жития мы знаем, что вначале грамота ему «не шла в наук», и только после чудесной встречи его с святым старцем он «начати стихословити зело добре», то есть стал быстро читать.

Вообще надо сказать, что этот способ обучения грамоте по складам просуществовал в России вплоть до начала двадцатого века. И в этом случае можно вспомнить то, как описывает своё обучение грамоте (то есть чтение по складам) Максим Горький в своей повести «Детство».

О берестяных грамотах существует уже большая научная литература. Если кто-то из наших слушателей заинтересовался этой темой, в этом случае можно назвать увлекательную книгу, которую написал В. Л. Янин, «Я послал тебе берёсту» (М., 1965).

* * *

И ещё о широком распространении грамотности на Руси свидетельствуют настенные записи. Их называют научным термином «граффити». И среди граффити есть совершенно уникальные. Так, например, в середине двадцатого века были открыты С.А.Веселовским надписи на стенах Софийского собора в Киеве, которые относятся к одиннадцатому (1052, 1054 годы) и к двенадцатому векам. Они были сделаны простыми горожанами и представляют собой незатейливые короткие бытовые записи. Любопытно, что такое «творчество» тогда не поощрялось. Более того, в «Уставе», составленном при князе Ярославе Мудром, такие грамотеи, которые «на стенах режут», подлежали даже церковному суду. Но резать такие надписи – причём, преимущественно на внутренних стенах храмов, — люди продолжали. И надо сказать, что при всём отрицательном отношении к такому виду творчества, эти надписи, относящиеся к числу запретных, наказуемых, прекрасно свидетельствуют о том, что грамотность на Руси была высокой, и письмом владели очень многие русские люди. А если говорить о Софийском соборе Киева, то грамотными были, вероятно, почти все его прихожане, включая и детей. Отметим такую ещё интересную деталь: исследователи в числе граффити Софийского собора в Киеве обнаружили даже купчую грамоту. Причём, это одна из древнейших купчих грамот, и датируется она двенадцатым веком.

Такие же записи были обнаружены и в Великом Новгороде — на стенах того же Софийского собора. Здесь прежде всего нужно указать на такую запись: «Почяли делати на с(вя)таго Константина и Елены». Оказывается, это не что иное, как сведения о закладке Софийского собора. Историки отмечают, что, действительно, закладка этого храма приходится на 21 мая (по ст.ст.), то есть на праздник Константина и Елены.

В этом же новгородском храме много самых различных записей. Например, «Ох, тощьно, владыко, нету поряда дьяком, а инде сплачю? Ох, женатым дьяком». Это своеобразное обращение-жалоба к архиерею, видимо, женатого дьякона. А есть и простая молитвенная надпись: «Г(оспод)и, помози рабу своему Нежате Иваничу».

И ещё: «О душе моя! Чему лежиши? Чему не востанеши? Чему не молишися Господу своему?… чему добро завидуеши, а сама добро не творячи?» Эта запись, скорее всего, навеяна чтением покаянного канона Андрея Критского, который читается Великим постом.

Но есть и чисто деловые записи, например: «На Лукин день взяла проскурница пшеницю».

Как отмечает А.А.Медынцева, исследовательница граффити Софийского собора в Новгороде (Древнерусские надписи Новогод.Соф.собора 11-14 веков. М., 1978), на стенах этого собора нацарапаны многие мужские имена: Радько, Хотець, Олисей, Петр, Фёдор, Иван, Остромир, Божен, Василие, Никола, Влас, Местята, Дан, Яков, Гълеб, Михал, Домашька, Твердята. Как видим, здесь вперемешку идут имена христианские (конечно же, в простонародных вариантах), а также имена языческой поры, которые в то время (11-12-13-14 века) ещё были употребительными на Руси на правах второго имени (Домашька – это производное от древнего славянского имени Домажир, Твердята – это производное от Твердислав, Божен – от Богуслав, Радько – от Радимир). Интерес представляют и простонародные формы имён, например, Хотець – это производное от имени Фотий. Здесь чужой звук «Ф» заменён звуком «Х». Имя «Елисей» по-русски звучало с начальным гласным звуком «О»: Олисей. Также видим и совершенно обрусевшие имена Влас (от Власий), Михал (от Михаил), Дан (от Даниил), Никола (от Николай).

Говоря о граффити, следует сказать о том, что, судя по расстоянию от церковного пола, многие из них процарапаны детьми. То есть «писало» у новгородцев всегда было при себе (и у взрослых, и у детей), оно было привешено к поясу и его можно было достать в любой момент и что-то написать (на стене или на берёсте).

* * *

В девятнадцатом веке и даже в начале двадцатого историки считали, что грамотность на Руси была незначительной. И этот тезис заучивали даже гимназисты в своих учебниках, где было написано следующее: «…тогда (то есть в Древней Руси) письменность ограничивалась списыванием чужого (текста), так как немногие школы…служили лишь для приготовления попов…». Но некоторые наши историки и филологи девятнадцатого века (например, И.И.Срезневский) и начала двадцатого века (академик А.И.Соболевский) своими исследованиями доказали, что допетровская Русь была грамотной. А открытия, сделанные в двадцатом веке (особенно открытие берестяных грамот и настенных надписей-граффити), уже прямо говорят о том, что умение читать и писать в допетровской Руси было делом повседневным. Хотя надо сказать, что после монгольского нашествия, когда отряды Батыя прокатились мощным валом, многое было просто стёрто, снесено с лица земли русской, в том числе пришло в упадок и образование. Но Русь постепенно поднималась и выпрямлялась. И не случайно в постановлениях Стоглавого собора 1551 года, проведённого царём Иваном Грозным и митрополитом московским Макарием, упоминается о том, что «А прежде сего училища бывали в Российском царствовании на Москве и в Великом Новгороде и по иным градам, многие грамоте писали и чести учили, потому тогда и грамоте гораздо было».

И на этот счёт есть интересные подсчёты, сделанные академиком А.И. Соболевским. Оказывается в семнадцатом веке грамотными были все монахи, были грамотными 70% землевладельцев, 70 % купцов – тоже были грамотными. Грамотность считалась обычным делом, и что очень важно, тогда восхвалялась учёность, а не элементарные знания. И сейчас мне хочется привести отрывок из книги академика А.И. Соболевского (Славяно-русская палеография. Изд.2-е, СПб., 1908): «Старую Русь часто обвиняют в том, что она была малограмотной и не любила книги. И совершенно напрасно. Стоит заглянуть в первый попавшийся под руку старый русский сборник, и мы найдём какую-нибудь статью о пользе чтения книг или о том, как должно читать книги. «Почитание книжное» усердно рекомендуется русскому человеку и целый ряд слов, ему посвящённых, с именами то Иоанна Златоустого (византийский христианский писатель, около 344-354 – 407), то Ефрема Сирина (сирийский христианский писатель, около 306-378), то просто святых отец (отцов), слов, по большей части переведённых с греческого, старательно переписывается русскими писцами от одиннадцатого до семнадцатого века. Написанный в 1076 году, при великом князе Святославе Ярославиче, сборник назидательных статей для мирян начинается «словом некоего калегура (монаха) о четьи (чтении) книг». «Добро есть братие, — говорит автор, — почитанье книжное. Узда — коневи (для коня) правитель есть и воздержание; праведнику же – книги. Не составить бо ся корабль без гвоздий, ни праведник – без почитания книжного. Красота воину – оружие, и кораблю – ветрила (паруса); тако и праведнику почитание книжное». Составленный в тринадцатом или четырнадцатом веке другой сборник назидательных статей для мирян, дошедший в ряде списков 14-16 веков – «Измарагд», заключает в себе несколько слов о чтении книг. «Подобны суть книги глубине морской, — читаем мы в одной из них, — ныряя в которую износят дорогой бисер…»

Вообще надо сказать, русский человек смотрел на чтение книг как на дело большого значения. И, например, учитель, обучивший ученика грамоте, рассматривался как его благодетель. «Аще кто в беде пособие (помощь) от кого приим, — говорится в одном поучении, — или книгам от кого научился будет, подобает в сердце си (своём) таковых удержати и во уме, и до дни исхода (кончины) имя его в мольбах поминати…»

И здесь уместно задать такой вопрос: если в древности русские люди так любили книгу, можно ли подсчитать, сколько книг было в Древней Руси?

Некоторые современные учёные (Л.П.Жуковская, Е.М.Верещагин), которые занимаются изучением древних русских памятников письменности, предположительно считают, что от одиннадцатого, двенадцатого тринадцатого веков до нас дошло примерно 500 полных или фрагментарных рукописей (см.: Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящ. СССР. 11-13 вв. М., 1984). И это составляет всего лишь 0,5 % от реального количества книг, которые были тогда в обращении (евангелий, псалтырей, часословов, служебников, требников, торжественников, летописцев, трактатов-изборников, поучений, хожений и т.п.) Я ещё раз повторю, что от одиннадцатого, двенадцатого, тринадцатого веков до нас дошло всего лишь полпроцента книжного богатства, то есть за три первых века (после того, как на Русь пришла письменность) древнерусскими книжниками было создано 100 тысяч славянских книг, причём, книг больших по объёму. Но, к сожалению, до нашего времени сохранилась лишь малая их часть. Эта несохранённость объясняется тем, что уберечь книгу было очень трудно: очень много книг погибло от пожаров, они также расхищались, пропадали от небрежения или просто «зачитывались до дыр». И здесь нам следует вдуматься в это выражение – зачитать до дыр. Нам сейчас кажется, что это преувеличение, что это просто – гипербола, но книга, действительно, могла дойти до такой стадии, когда страницы её изнашивались, как платье – до дыр. Да и бумага была не та совсем, она не крошилась от времени, как современная бумага, она просто протиралась, разрывалась. Среди дошедших до нас памятников русской письменности есть совершенно уникальные. И, прежде всего, – это датированные книги, то есть такие, переписчики которых оставили нам записи о том, когда и кем книги были написаны. Например, в прошлом году мы отмечали 950-летие Остромирова Евангелия, написанного, как считают исследователи, в 1057 году в Киеве для новгородского посадника Остромира. Ещё раньше, в 1992 году, отмечали 900-летие Архангельского Евангелия. Его привезли в Москву в начале двадцатого века из Архангельской земли, почему оно так и называется. Есть и другие древние русские рукописные книги, но о них расскажем в следующий раз.

Итак, новгородские берестяные грамоты, а также разнообразные надписи, процарапанные на стенах древнерусских храмов, не говоря уже и о древних русских книгах, прямо свидетельствуют о том, что грамотность в допетровской Руси была высокой. Но, к сожалению, в восемнадцатом веке неграмотными оказались не только простые русские люди, но и дворяне. И эта ситуация была прекрасна описана Д.И. Фонвизиным в его комедии «Недоросль». Добавим также, что именно в восемнадцатом, и особенно в девятнадцатом веках родился миф о тёмной, отсталой и неграмотной Руси. Порождение этого мифа было связано, конечно же, с возвеличиванием реформ Петра I. Но известно, что Пётр I ориентировался на Европу и, прежде всего, на то, что она к тому времени стала светской, то есть произошла секуляризация, отделение церкви от мира. И наш царь страстно хотел этого же. Но до Петра I всё школьное образование на Руси было тесно связано с церковью. Грамоте учили по Псалтири, по Часослову, то есть основные тексты для чтения были церковными. И тексты эти были духовными и нравоучительными, то есть шло параллельно и обучение грамоте, и, что очень важно, — духовное воспитание. Собственно говоря, никогда не стояло вопроса, как ребёнка учить, что такое хорошо и что такое плохо, потому что тексты церковные это делали ненавязчиво, но так, что всё это входило в сознание человека на всю жизнь. Неслучайно И.Киреевский сказал о церковнославянском языке так: на нём не написано ни одной вредной книги.

Но секуляризация Русской церкви, проведённая Петром I, и является по сути своей отделением Церкви от государства. Церковь от государства отделили не большевики в двадцатом веке, это произошло значительно раньше. И это отделение церкви от светской жизни привело к полному упадку духовности. И, прежде всего, русской знати, которая очень быстро пошла по светскому пути образования, приняла чужой язык (французский), который ещё больше отдалил её от народа. И что самое важное, знать наша (в основной массе своей) постепенно ушла от церкви. И об этом говорит то, что именно русская знать, просвещённая на западный манер, и привела Россию к революции 17-го года.. И в этом случае я бы посоветовала прочесть роман «Няня из Москвы» замечательного русского писателя И.С.Шмелёва – это яркое свидетельство тех лет. И.С.Шмелёв жил именно в предреволюционные и революционные годы, он был свидетелем, очевидцем того, как образованная часть русского общества своими руками готовила себе (и России!) кровавую Голгофу…

   К НАЧАЛУ РАЗДЕЛА        ВЕРСИЯ ДЛЯ ПЕЧАТИ